Очень интересная мысль про цели (на 3:26).

Подумалось тут, что надо бы составить что-то вроде правил в этом дневнике. В первую очередь для себя: чтобы лучше понять своё собственное отношение к тем или иным происходящим на @Дневниках вещам.

1. Если Вы увидели в моём дневнике перепост - это означает одно: данная информация меня заинтересовала. Может быть так, что я с ней полностью согласна. Может быть, не согласна категорически. А может, просто кинула ссылку,чтобы не потерять и на досуге перечитать более вдумчиво.

Это означает, что вы (читатели - постоянные и не очень) можете выражать в комментариях свою позицию. Можете обосновывать её, приводить факты, рассуждать. Единственная просьба: не спорьте со мной до тех пор, пока я прямо и открытым текстом не скажу, что я полностью разделяю взгляды автора статьи (что на самом деле случается крайне редко. Даже если в общем и целом я согласна - иногда бывает необходимость что-то уточнить и т. д.).

2. Свою личную позицию я выражаю в тех постах, которые пишу сама. Если возникает желание покритиковать - вот и критикуйте позицию, а не меня лично. Я вообще очень не люблю, когда ставят знак равенства между личностью человека, его поступками, убеждениями и т. д. Безусловно, поступки определяются личностью, но одно другому не равно.

И всякая критика, на мой взгляд, должна быть обоснована. Применительно к данной конкретной ситуации. Степень обоснованности определяю я, и если мне она покажется недостаточной - не обессудьте, если я вас из дискуссии попрошу.

3. Мне было бы приятно знать, что то,что я публикую у себя в дневнике, пригодилось кому-то ещё. Поэтому не стесняйтесь комментировать, утаскивайте на здоровье. Единственное, что если тащите пост, написанный лично мной - не сочтите за труд сообщить мне об этом.

4. Что я не очень жалую - это то, когда читатель, к примеру, не поняв мою мысль, идёт за пояснениями в личку. А получив пояснения, там же и комментирует. Или если началась дискуссия в личке - потом вдруг собеседник продолжает её в дневнике, отвечая публично на те мои вопросы, которые остальные читатели не видели. Нет, бывают случаи, когда возникает необходимость поделиться информацией, которую не хочется светить. Но всё же лучше определиться: либо вы дискутируете со мной публично, либо приватно. И придерживаться данной позиции на протяжении всей дискуссии.

5. А вот что я не жалую категорически - так это то, когда два человека у меня в комментариях начинают выяснять отношения между собой абсолютно не по теме исходного поста. Особенно переходя при этом на личности. Если же я с комментаторами не знакома - это вообще напоминает театр абсурда. И да, засорять свой дневник хламом я не горю желанием, потому всё лишнее (читай: не нужное мне) из него будет безжалостно вычищаться.

И уже не относящееся к правилам, а просто информационное. В настоящее время по ряду причин я не консультирую по Скайпу. Но если есть желание получить именно мою консультацию и проблема не очень срочная - обычно с периодичностью раз в месяц я беру бесплатно трёх клиентов на консультацию в чат-формате. Мне это нужно для работы, поэтому далеко не каждая тема мне подойдёт. Но в любом случае - всегда можно написать мне в личку и обговорить детали.

И да, если проблема очень срочная и важная, а я онлайн - разумеется, в помощи я не откажу. Моя аська 660520647, почта и Мейл.ру Агент - [email protected]. Но повторюсь: это для случаев, когда альтернативы нет. У меня сейчас очень плотный график работы/учёбы, а силы не резиновые.

«И хороши ли они вообще? Может быть, с ними, наоборот, трудно иметь дело, потому что они все усложняют и запутывают? Или же усложняться – наша человеческая задача, то, к чему мы стремимся, развиваясь и меняясь в течение жизни? И наконец, нужны ли обществу сложные люди? Мы задали эти вопросы трем психологам, пригласив на эту встречу тех, кто, как и мы, готов прислушаться к их ответам.

Наши эксперты
Мария Фаликман, когнитивный психолог; ведущий научный сотрудник НИУ «Высшая школа экономики», старший научный сотрудник Центра когнитивных исследований филологического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова.
Александр Асмолов, заведующий кафедрой психологии личности факультета психологии МГУ им. М.В. Ломоносова, академик Российской академии образования.
Сергей Ениколопов, клинический психолог, доцент МГУ им. М. В. Ломоносова».

Далее здесь: www.psychologies.ru/people/razgovor-s-ekspertom...

Когда выдаётся свободный вечер - заняться нечем. Хотя дел выше крыши.

Но ставить программы на ноут смысла нет: система дурацкая и её всё равно сносить и ставить другую. Но другую скачать тоже никак, ибо трафик надо экономить, чтобы хватило до конца "сезона дождей", когда мастера соизволят провести проводной Интернет. В результате туплю в планшет и страдаю фигнёй.

Розетки искрят и вываливаются из стен. Но чтобы заменить - надо их а) купить; б) дождаться светового дня.

Вымыться-постираться толком - тоже никак, пока с водопроводом проблема не решится. А позавчерашнюю помывку головы я ещё долго вспоминать буду...

В общем, со всех сторон засада...

Вот какую фотку мне сегодня показали:

«Цикл цветных фотографий, отснятых в далёком 1911 году. Откуда сто лет назад взялся цвет? Как это было сделано?
Ведь ещё совсем недавно - лет 50-60 назад цветное фото было не то, чтобы экзотикой, но чрезвычайно редким. Ещё на моей памяти псевдо цветные раскрашенные снимки.
Талантливый химик, увлечённый фотограф, выпускник Петербургского технологического института, Прокудин-Горский к 1906 году публикует ряд статей, посвящённых принципам цветной фотографии. В этот период он так усовершенствовал новый метод, обеспечивший одинаковую цветочувствительность всего спектра, что мог уже делать цветные снимки, подходящие для проекции. Тогда же он разрабатывает и свой метод передачи цветного изображения, основанный на разделении цветов на три составляющие. Он снимал объекты 3 раза через 3 фильтра - красный, зеленый и синий. Получалось 3 черно-белых позитивных пластины...»

Далее здесь: http://rusmi.su/news/08-2015/news3419.html





Про Прокудина-Горского я слышала давно. А недавно и дитю рассказывала - по поводу его заявления, что« в России никто ничего не придумал». Где-то были сохранены и несколько фотографий - не таких, как в подборке, других. Надо будет найти.

Пишет  ~Марьяна~:

Звонок раздался, когда Андрей Петрович потерял уже всякую надежду.
— Здравствуйте, я по объявлению. Вы даёте уроки литературы?
Андрей Петрович вгляделся в экран видеофона. Мужчина под тридцать. Строго одет — костюм, галстук. Улыбается, но глаза серьёзные. У Андрея Петровича ёкнуло под сердцем, объявление он вывешивал в сеть лишь по привычке. За десять лет было шесть звонков. Трое ошиблись номером, ещё двое оказались работающими по старинке страховыми агентами, а один попутал литературу с лигатурой.
читать дальше
— Д-даю уроки, — запинаясь от волнения, сказал Андрей Петрович. — Н-на дому. Вас интересует литература?
— Интересует, — кивнул собеседник. — Меня зовут Максим. Позвольте узнать, каковы условия.
«Задаром!» — едва не вырвалось у Андрея Петровича.
— Оплата почасовая, — заставил себя выговорить он. — По договорённости. Когда бы вы хотели начать?
— Я, собственно… — собеседник замялся.
— Первое занятие бесплатно, — поспешно добавил Андрей Петрович. — Если вам не понравится, то…
— Давайте завтра, — решительно сказал Максим. — В десять утра вас устроит? К девяти я отвожу детей в школу, а потом свободен до двух.
— Устроит, — обрадовался Андрей Петрович. — Записывайте адрес.
— Говорите, я запомню.

В эту ночь Андрей Петрович не спал, ходил по крошечной комнате, почти келье, не зная, куда девать трясущиеся от переживаний руки. Вот уже двенадцать лет он жил на нищенское пособие. С того самого дня, как его уволили.
— Вы слишком узкий специалист, — сказал тогда, пряча глаза, директор лицея для детей с гуманитарными наклонностями. — Мы ценим вас как опытного преподавателя, но вот ваш предмет, увы. Скажите, вы не хотите переучиться? Стоимость обучения лицей мог бы частично оплатить. Виртуальная этика, основы виртуального права, история робототехники — вы вполне бы могли преподавать это. Даже кинематограф всё ещё достаточно популярен. Ему, конечно, недолго осталось, но на ваш век… Как вы полагаете?

Андрей Петрович отказался, о чём немало потом сожалел. Новую работу найти не удалось, литература осталась в считанных учебных заведениях, последние библиотеки закрывались, филологи один за другим переквалифицировались кто во что горазд. Пару лет он обивал пороги гимназий, лицеев и спецшкол. Потом прекратил. Промаялся полгода на курсах переквалификации. Когда ушла жена, бросил и их.

Сбережения быстро закончились, и Андрею Петровичу пришлось затянуть ремень. Потом продать аэромобиль, старый, но надёжный. Антикварный сервиз, оставшийся от мамы, за ним вещи. А затем… Андрея Петровича мутило каждый раз, когда он вспоминал об этом — затем настала очередь книг. Древних, толстых, бумажных, тоже от мамы. За раритеты коллекционеры давали хорошие деньги, так что граф Толстой кормил целый месяц. Достоевский — две недели. Бунин — полторы.

В результате у Андрея Петровича осталось полсотни книг — самых любимых, перечитанных по десятку раз, тех, с которыми расстаться не мог. Ремарк, Хемингуэй, Маркес, Булгаков, Бродский, Пастернак… Книги стояли на этажерке, занимая четыре полки, Андрей Петрович ежедневно стирал с корешков пыль.

«Если этот парень, Максим, — беспорядочно думал Андрей Петрович, нервно расхаживая от стены к стене, — если он… Тогда, возможно, удастся откупить назад Бальмонта. Или Мураками. Или Амаду».
Пустяки, понял Андрей Петрович внезапно. Неважно, удастся ли откупить. Он может передать, вот оно, вот что единственно важное. Передать! Передать другим то, что знает, то, что у него есть.

Максим позвонил в дверь ровно в десять, минута в минуту.
— Проходите, — засуетился Андрей Петрович. — Присаживайтесь. Вот, собственно… С чего бы вы хотели начать?
Максим помялся, осторожно уселся на край стула.
— С чего вы посчитаете нужным. Понимаете, я профан. Полный. Меня ничему не учили.
— Да-да, естественно, — закивал Андрей Петрович. — Как и всех прочих. В общеобразовательных школах литературу не преподают почти сотню лет. А сейчас уже не преподают и в специальных.
— Нигде? — спросил Максим тихо.
— Боюсь, что уже нигде. Понимаете, в конце двадцатого века начался кризис. Читать стало некогда. Сначала детям, затем дети повзрослели, и читать стало некогда их детям. Ещё более некогда, чем родителям. Появились другие удовольствия — в основном, виртуальные. Игры. Всякие тесты, квесты… — Андрей Петрович махнул рукой. — Ну, и конечно, техника. Технические дисциплины стали вытеснять гуманитарные. Кибернетика, квантовые механика и электродинамика, физика высоких энергий. А литература, история, география отошли на задний план. Особенно литература. Вы следите, Максим?
— Да, продолжайте, пожалуйста.

— В двадцать первом веке перестали печатать книги, бумагу сменила электроника. Но и в электронном варианте спрос на литературу падал — стремительно, в несколько раз в каждом новом поколении по сравнению с предыдущим. Как следствие, уменьшилось количество литераторов, потом их не стало совсем — люди перестали писать. Филологи продержались на сотню лет дольше — за счёт написанного за двадцать предыдущих веков.
Андрей Петрович замолчал, утёр рукой вспотевший вдруг лоб.

— Мне нелегко об этом говорить, — сказал он наконец. — Я осознаю, что процесс закономерный. Литература умерла потому, что не ужилась с прогрессом. Но вот дети, вы понимаете… Дети! Литература была тем, что формировало умы. Особенно поэзия. Тем, что определяло внутренний мир человека, его духовность. Дети растут бездуховными, вот что страшно, вот что ужасно, Максим!
— Я сам пришёл к такому выводу, Андрей Петрович. И именно поэтому обратился к вам.
— У вас есть дети?
— Да, — Максим замялся. — Двое. Павлик и Анечка, погодки. Андрей Петрович, мне нужны лишь азы. Я найду литературу в сети, буду читать. Мне лишь надо знать что. И на что делать упор. Вы научите меня?
— Да, — сказал Андрей Петрович твёрдо. — Научу.

Он поднялся, скрестил на груди руки, сосредоточился.
— Пастернак, — сказал он торжественно. — Мело, мело по всей земле, во все пределы. Свеча горела на столе, свеча горела…

— Вы придёте завтра, Максим? — стараясь унять дрожь в голосе, спросил Андрей Петрович.
— Непременно. Только вот… Знаете, я работаю управляющим у состоятельной семейной пары. Веду хозяйство, дела, подбиваю счета. У меня невысокая зарплата. Но я, — Максим обвёл глазами помещение, — могу приносить продукты. Кое-какие вещи, возможно, бытовую технику. В счёт оплаты. Вас устроит?
Андрей Петрович невольно покраснел. Его бы устроило и задаром.
— Конечно, Максим, — сказал он. — Спасибо. Жду вас завтра.

— Литература – это не только о чём написано, — говорил Андрей Петрович, расхаживая по комнате. — Это ещё и как написано. Язык, Максим, тот самый инструмент, которым пользовались великие писатели и поэты. Вот послушайте.

Максим сосредоточенно слушал. Казалось, он старается запомнить, заучить речь преподавателя наизусть.
— Пушкин, — говорил Андрей Петрович и начинал декламировать.
«Таврида», «Анчар», «Евгений Онегин».
Лермонтов «Мцыри».
Баратынский, Есенин, Маяковский, Блок, Бальмонт, Ахматова, Гумилёв, Мандельштам, Высоцкий…
Максим слушал.
— Не устали? — спрашивал Андрей Петрович.
— Нет-нет, что вы. Продолжайте, пожалуйста.

День сменялся новым. Андрей Петрович воспрянул, пробудился к жизни, в которой неожиданно появился смысл. Поэзию сменила проза, на неё времени уходило гораздо больше, но Максим оказался благодарным учеником. Схватывал он на лету. Андрей Петрович не переставал удивляться, как Максим, поначалу глухой к слову, не воспринимающий, не чувствующий вложенную в язык гармонию, с каждым днём постигал её и познавал лучше, глубже, чем в предыдущий.

Бальзак, Гюго, Мопассан, Достоевский, Тургенев, Бунин, Куприн. Булгаков, Хемингуэй, Бабель, Ремарк, Маркес, Набоков. Восемнадцатый век, девятнадцатый, двадцатый. Классика, беллетристика, фантастика, детектив. Стивенсон, Твен, Конан Дойль, Шекли, Стругацкие, Вайнеры, Жапризо.

Однажды, в среду, Максим не пришёл. Андрей Петрович всё утро промаялся в ожидании, уговаривая себя, что тот мог заболеть. Не мог, шептал внутренний голос, настырный и вздорный. Скрупулёзный педантичный Максим не мог. Он ни разу за полтора года ни на минуту не опоздал. А тут даже не позвонил. К вечеру Андрей Петрович уже не находил себе места, а ночью так и не сомкнул глаз. К десяти утра он окончательно извёлся, и когда стало ясно, что Максим не придёт опять, побрёл к видеофону.
— Номер отключён от обслуживания, — поведал механический голос.

Следующие несколько дней прошли как один скверный сон. Даже любимые книги не спасали от острой тоски и вновь появившегося чувства собственной никчемности, о котором Андрей Петрович полтора года не вспоминал. Обзвонить больницы, морги, навязчиво гудело в виске. И что спросить? Или о ком? Не поступал ли некий Максим, лет под тридцать, извините, фамилию не знаю?

Андрей Петрович выбрался из дома наружу, когда находиться в четырёх стенах стало больше невмоготу.
— А, Петрович! — приветствовал старик Нефёдов, сосед снизу. — Давно не виделись. А чего не выходишь, стыдишься, что ли? Так ты же вроде ни при чём.
— В каком смысле стыжусь? — оторопел Андрей Петрович.
— Ну, что этого, твоего, — Нефёдов провёл ребром ладони по горлу. — Который к тебе ходил. Я всё думал, чего Петрович на старости лет с этой публикой связался.
— Вы о чём? — у Андрея Петровича похолодело внутри. — С какой публикой?
— Известно с какой. Я этих голубчиков сразу вижу. Тридцать лет, считай, с ними отработал.
— С кем с ними-то? — взмолился Андрей Петрович. — О чём вы вообще говорите?
— Ты что ж, в самом деле не знаешь? — всполошился Нефёдов. — Новости посмотри, об этом повсюду трубят.

Андрей Петрович не помнил, как добрался до лифта. Поднялся на четырнадцатый, трясущимися руками нашарил в кармане ключ. С пятой попытки отворил, просеменил к компьютеру, подключился к сети, пролистал ленту новостей. Сердце внезапно зашлось от боли. С фотографии смотрел Максим, строчки курсива под снимком расплывались перед глазами.

«Уличён хозяевами, — с трудом сфокусировав зрение, считывал с экрана Андрей Петрович, — в хищении продуктов питания, предметов одежды и бытовой техники. Домашний робот-гувернёр, серия ДРГ-439К. Дефект управляющей программы. Заявил, что самостоятельно пришёл к выводу о детской бездуховности, с которой решил бороться. Самовольно обучал детей предметам вне школьной программы. От хозяев свою деятельность скрывал. Изъят из обращения… По факту утилизирован…. Общественность обеспокоена проявлением… Выпускающая фирма готова понести… Специально созданный комитет постановил…».

Андрей Петрович поднялся. На негнущихся ногах прошагал на кухню. Открыл буфет, на нижней полке стояла принесённая Максимом в счёт оплаты за обучение початая бутылка коньяка. Андрей Петрович сорвал пробку, заозирался в поисках стакана. Не нашёл и рванул из горла. Закашлялся, выронив бутылку, отшатнулся к стене. Колени подломились, Андрей Петрович тяжело опустился на пол.

Коту под хвост, пришла итоговая мысль. Всё коту под хвост. Всё это время он обучал робота.

Бездушную, дефективную железяку. Вложил в неё всё, что есть. Всё, ради чего только стоит жить. Всё, ради чего он жил.

Андрей Петрович, превозмогая ухватившую за сердце боль, поднялся. Протащился к окну, наглухо завернул фрамугу. Теперь газовая плита. Открыть конфорки и полчаса подождать. И всё.

Звонок в дверь застал его на полпути к плите. Андрей Петрович, стиснув зубы, двинулся открывать. На пороге стояли двое детей. Мальчик лет десяти. И девочка на год-другой младше.
— Вы даёте уроки литературы? — глядя из-под падающей на глаза чёлки, спросила девочка.
— Что? — Андрей Петрович опешил. — Вы кто?
— Я Павлик, — сделал шаг вперёд мальчик. — Это Анечка, моя сестра. Мы от Макса.
— От… От кого?!
— От Макса, — упрямо повторил мальчик. — Он велел передать. Перед тем, как он… как его…

— Мело, мело по всей земле во все пределы! — звонко выкрикнула вдруг девочка.
Андрей Петрович схватился за сердце, судорожно глотая, запихал, затолкал его обратно в грудную клетку.
— Ты шутишь? — тихо, едва слышно выговорил он.

— Свеча горела на столе, свеча горела, — твёрдо произнёс мальчик. — Это он велел передать, Макс. Вы будете нас учить?
Андрей Петрович, цепляясь за дверной косяк, шагнул назад.
— Боже мой, — сказал он. — Входите. Входите, дети.

© Майк Гелприн, Нью-Йорк («Seagull Magazine», 16.09.2011)

————————————————
Некоторые источники сообщают, что это пересказанное произведение Айзека Азимова или, что вероятнее, — Рея Брэдбери, написанное около 50 лет назад.

URL записи

«В кармане каждого современного человека лежит устройство, способное открыть дверь к любому знанию на земле, а он предпочитает разглядывать картинки котиков и спорить с незнакомыми людьми». (с) Автор из Интернета

Там ещё много умных мыслей: re-self.ru/byt-tvorcom

«В лужах отражаются витрины, лампочки блестят как леденцы.
Покупают в модном магазине сытым детям сладости отцы.
На крыльце за дверью весь промокший, прячется мальчонка лет пяти.Грустно он заглядывает в окна, только не решается войти...

А внутри сияет словно в сказке царство шоколада и конфет,До него ж - голодного бродяжки никому на свете дела нет...

Слёзы на ресницах мальчугана, он живёт на улице один. Если бы была у него мама вместе с ним вошла бы в магазин.
Широко вдруг двери распахнулись, вышла тут счастливая семья,дети свой пакетик развернули...и конфета выпала одна.

Малыша глазёнки заблестели и поверить в чудо он не мог,только яркий фантик карамели увидал и маленький щенок.

Хоть и мал годами был мальчишка,но душой всех взрослых был добрей - знал, как тяжело быть всюду лишним и среди собак и средь людей...

Под дождём холодным, моросящим в отблеске витринных ярких ламп Человечий сын и сын собачий ту конфету ели... пополам».

Другие тесты и гадания от Шувани