[olven]

Итак, первые результаты пробудившейся жажды творчества.



* * *

Он с тоской огляделся по сторонам. Жерар вряд ли хватится его раньше завтрашнего утра – это в лучшем случае, а вероятнее всего – после обеда, когда надо будет собираться на очередной «выход». Отправляться домой без его ведома? А вдруг компания скоро вернется и его хватятся? Кевин вздохнул. Хочешь – не хочешь, а придется всю ночь слоняться по огромному чужому дому. Хорошо бы найти уголок, где можно спокойно вздремнуть до утра…

Он медленно брел сквозь длинную череду залов. Особняк был полон гостей, но никому не было дела до мальчишки-хаслера, которого притащил на вечеринку Жерар. Все они жили своими заботами – это был их мир, мир, в который ему, сироте-приемышу, ход был закрыт…

Дойдя до конца анфилады, Кевин машинально свернул в полутемный боковой коридор.

Ближайшая к нему дверь оказалась приоткрыта. Свет в комнате не горел, лишь яркая луна освещала стоявший у противоположной стены небольшой диванчик. Решив, что его поиски подошли к концу, Кевин решительно вошел внутрь.

Его взору предстало просторное помещение с высокими потолками. Середину зала занимал рояль черного дерева работы прошлого века, не меньше. На стенах повсюду висели плакаты: приглядевшись, Кевин понял, что это концертные афиши. «La réflexion», - крупными буквами было написано поперек оной из них. Брови парня удивленно взметнулись вверх: разумеется, он слышал об этом коллективе. Но группа была на пике своей популярности лет эдак пятнадцать назад, и было странно, что кто-то до сих пор хранит старые афиши у себя дома… Не иначе, какой-нибудь особенно ярый поклонник.

Он еще раз взглянул на плакат, пытаясь разглядеть лица изображенных на нем людей, но в темноте они казались лишь расплывчатыми светлыми пятнами. Кевин разочарованно отвернулся… и замер.

В кресле, стоящем в углу, лежала гитара. Он подошел ближе и бережно взял инструмент в руки.

Гитара была единственным светлым лучом в его безрадостной жизни. Когда-то, придя однажды домой к своему однокласснику, он впервые услышал ее завораживающие звуки – и был навеки покорен ими. Старший брат его приятеля, видя такое горячее желание, показал ему первые аккорды. С тех пор это стало его страстью. Он готов был часами торчать в гостях у своего друга – толстого увальня в очках, не интересующегося ничем, кроме математики, - выслушивая доказательства теорем, только ради того момента, когда приятель отправиться на кухню «подкрепиться» и можно будет несколько минут с упоением разучивать новую песню, переписанную накануне у друзей на выдранный из тетради листок. Он перезнакомился чуть ли не со всеми гитаристами в квартале, даже записался в школьный ансамбль. Как же он мечта, что когда-нибудь гитара появится у него дома! Но мать и слышать об этом не хотела: денег едва хватало на еду…

В мгновение ока была забыта злость на Жерара, по чьей милости он сейчас здесь находился. Кевин присел на ручку кресла, пристраивая инструмент на колене. Он заметил, что гитары была несколько необычной формы, но это его ничуть не смутило. Пальцы привычно легли на струны, прижимая первый аккорд.

В тишине зала зазвучала грустная мелодия, принадлежавшая перу итальянского композитора эпохи Возрождения. Эту песню они разучивали на занятиях школьного музыкального кружка. Из всей группы Кевин был единственным, у кого она не навевала тоску. Он знал то, чего не знали другие: уже в наше время один его соотечественник написал стихи на эту мелодию. И всякий раз, когда мальчик начинал ее играть, в его памяти невольно всплывали слова на языке той страны, которую он продолжал считать своей родиной – история о прекрасном далеком городе с удивительным волшебным садом… Он сам не заметил, как стал напевать их вслух.

Последний аккорд растаял под сводами зала. И в наступившей тишине до слуха Кевина донеслись приглушенные рыдания.

Он поднял голову. В дверях, тяжело привалившись к косяку, стоял высокий мужчина средних лет. Встретившись с удивленным взглядом парнишки, мужчина вздрогнул.

– Крис… – прошептал он. – Крис… Не может быть… Ты вернулся ко мне…