Я участвую. «Что можно успеть за 100 дней до Нового года? Очень много! Участвуйте в бесплатном флешмобе «100 дней до Нового года» и совершите стодневный прорыв к лучшей жизни! Присоединяйтесь:
Сегодня попалась очередная обидка на тему отписки ПЧ от дневника.
И вот сбёг - без объяснений и тому подобных вещей - ну, есть такие люди, для которых правила поведения - пустой звук.
А что, на это счёт есть какие-то правила поведения?
Видите ли, в @Дневниках нет такой функции как "Закладки", а забивать до отказа браузер не хочется. Вот и добавляешь в Избранное человека, чтобы не потерять. Читаешь, присматриваешься. И оказывается, что заинтересовавшая тебя запись - одна-единственная. И поэтому лично я не вижу ничего плохого или невежливого в том, чтобы от такого дневника отписаться. Тем более, если добавление было не взаимным. Вот если бы я постучалась в закрытый дневник и попросилась в читатели - тогда другое дело. Тогда это делается с конкретным расчётом.
Не знаю... Скорее всего я не права. Но я считаю, что обращение с дневником никоим образом не характеризует отношение к человеку. Я многих хороших друзей удаляла только потому, что просто не хотела видеть их записи в Избранном. Либо переносила в тот дневник, который читаю исключительно под настроение. Потому что у человека, например, может быть множество общих со мной интересов и увлечений, но писать он будет именно по то одно, которое мне неинтересно - и зачем же мне это читать?
И ещё я часто подписываюсь на дневники известных личностей, у которых читателей - за несколько сотен. И что, каждый раз сообщать, что я пришла и ушла? Мне кажется, это наоборот - только зря отвлекать человека, а кто я такая, чтобы требовать персонального внимания к себе?
И когда кто-то приходит ко мне - я не требую отчёта о причинах. И в этом дневнике - не приветствую (в других было иначе). Периодически поднимаю запись с просьбой познакомиться (да она и в эпиграфе висит), кто захочет - напишет. Но требовать "отчёта" я никогда ни от кого не стану.
А если я не захочу, чтобы мой дневник (весь или отдельную запись) читали посторонние - просто закрою. Но пока он открыт - вы вольны приходить и уходить, когда вам заблагорассудится. И читать тоже всё, что в открытом доступе. Если бы я этого не хотела - я бы дневник не вела.
"Свято место пусто не бывает. На репетиции гала-концерта фестиваля София Михайловна появилась посвежевшая и похорошевшая. Да не одна, а в компании молодого индуса. Парень так и увивался вокруг Ротару, а на сцене виртуозно исполнил соло на гитаре в номере «Я ж его любила». София Михайловна нежно ворковала с юношей, то и дело его обнимала. Как удалось выяснить «ЭГ», новой сердечной привязанностью певицы оказался выходец из Индии - 27-летний музыкант Нихил Де Суза".
Ездила сегодня в Китай-город. Первоначально планировалось, что поискать медальоны Паладайна (ну, и затовариться рисовой лапшой). А в результате присмотрела очень неплохое платье для Крисании. Конечно, дорогое, зараза (несмотря на то, что Китай-город) - 4 500, но вряд ли я его покупать буду, ведь для всех жриц надо таких штук 10... Проще сшить по готовому фасону, благо, я поняла, чего же всё-таки хочу.
Лишний раз убеждаюсь, что всяческие косплейные причиндалы лучше всего обнаруживаются в свадебных отделах...
Эту сказку написал подопечный детеныш (по хоспису) моего друга - Мишка, ему 12 лет. С прошлой осени он "отказной" у врачей. Он написал ее на школьный литературный конкурс, но это не так важно. "...Важно, что он хочет, что бы его сказку читали. Что бы чувствовали - кому нужно и кто захочет..." Когда Мишка лежал в реанимации ему пообещали, что его сказку будут еще читать. На сегодня - ему лучше. Но это одно из тех чудес, что мы можем сделать своими руками - что бы исполнилось желание ребенка и сказка прошла более длиный путь. Мишка заслужил это. Сказка о лунном лучике читать дальше"Жил-был маленький золотистый лунный лучик. Он был совсем тонкий, с трудом пробивался сквозь густые тучи. В сумрачном лесу он часто терялся среди веток, и не мог попасть в комнату через окно, если шторы были задернуты. Он мечтал стать таким, как старшие братья - сильные и яркие солнечные лучи, что бы приносить всем тепло, жизнь и радость. Лучик печалился: «Неужели я всегда буду таким слабым? Что я смогу сделать хорошего?" Но однажды красивая серебряная звездочка сказала ему: « - Мы с тобой - особенные. Мы умеем светить ночью и дарить миру волшебство. Просто гори от всего сердца и ничего не бойся!" И лунный лучик побежал по темной воду реки и нарисовал сверкающую дорожку. Все птицы, рыбы и даже деревья на берегах залюбовались ею. Потом лучик пробрался в открытую форточку одного дома и ласково погладил по щеке малыша, который увидел сказочный сон. Лучик заиграл на лесной листве и помог заблудившемуся олененку найти свою маму. А к утру он, усталый и счастливый, возвратился домой - в лунный диск. И спрятался там до заката, до следующих подвигов!"
Если вы расместите эту сказку у себя на странице - мы будем очень признательны.
СПАСИБО ОГРОМНОЕ ВСЕМ, КТО ПРОЧИТАЛ СКАЗКУ, КТО РАЗМЕСТИЛ У СЕБЯ - ВСЕМ, КТО ПОМОГАЕТ ДЕЛАТЬ ЧУДЕСА СВОИМИ РУКАМИ! (с)
Эту сказку написал подопечный детеныш (по хоспису) моего друга - Мишка, ему 12 лет. С прошлой осени он "отказной" у врачей. Он написал ее на школьный литературный конкурс, но это не так важно. "...Важно, что он хочет, что бы его сказку читали. Что бы чувствовали - кому нужно и кто захочет..." Когда Мишка лежал в реанимации ему пообещали, что его сказку будут еще читать. На сегодня - ему лучше. Но это одно из тех чудес, что мы можем сделать своими руками - что бы исполнилось желание ребенка и сказка прошла более длиный путь. Мишка заслужил это. Сказка о лунном лучике читать дальше"Жил-был маленький золотистый лунный лучик. Он был совсем тонкий, с трудом пробивался сквозь густые тучи. В сумрачном лесу он часто терялся среди веток, и не мог попасть в комнату через окно, если шторы были задернуты. Он мечтал стать таким, как старшие братья - сильные и яркие солнечные лучи, что бы приносить всем тепло, жизнь и радость. Лучик печалился: «Неужели я всегда буду таким слабым? Что я смогу сделать хорошего?" Но однажды красивая серебряная звездочка сказала ему: « - Мы с тобой - особенные. Мы умеем светить ночью и дарить миру волшебство. Просто гори от всего сердца и ничего не бойся!" И лунный лучик побежал по темной воду реки и нарисовал сверкающую дорожку. Все птицы, рыбы и даже деревья на берегах залюбовались ею. Потом лучик пробрался в открытую форточку одного дома и ласково погладил по щеке малыша, который увидел сказочный сон. Лучик заиграл на лесной листве и помог заблудившемуся олененку найти свою маму. А к утру он, усталый и счастливый, возвратился домой - в лунный диск. И спрятался там до заката, до следующих подвигов!"
Если вы расместите эту сказку у себя на странице - мы будем очень признательны.
СПАСИБО ОГРОМНОЕ ВСЕМ, КТО ПРОЧИТАЛ СКАЗКУ, КТО РАЗМЕСТИЛ У СЕБЯ - ВСЕМ, КТО ПОМОГАЕТ ДЕЛАТЬ ЧУДЕСА СВОИМИ РУКАМИ! (с)
Всё-таки весёлая у меня работа! Вот, к примеру, присылают статью:
«По словам экспертов, акулы, нападавшие на людей в Приморье, пришли в эти бухты в поисках пищи. Кроме этого, они заявили, что в сентябре в связи с понижением температуры вод, акулы, скорее всего, покинут эти места в поисках более пригодных для пропитания. <...> Но связывать стихийную миграцию акул в эти места надолго не стоит, отметили эксперты. Именно голод заставил их покинуть излюбленные места и привел в Приморье, которое из-за продолжительности холодов не будет «уютным» местом для постоянного пребывания «зубастых хищников».
До чего дожили... Уже акулы с заявлениями выступают! А бедные эксперты, которых голод гонит в Приморье?..
Как сказала моя шефинья: "Да уж. Голод кого хочешь заставит ".
Перед тем, как уйти спать Почти ушла, а вот подумала: выложить ли? А пусть будет...
Я планировала написать цикл рассказов (возможно, автобиографических) под названием "Сны в зимнюю ночь" - так как идея пришла зимой, и обдумывала я ее ночами. Но застряла после написанного первого "сна" - который я хотела посвятить Роману Сусалеву и который внезапно сполз на творчетво Толкиена, образ Финрода и заслугу Ромы в создании последнего. Пусть будет.
Не в том беда, что мы несчастны здесь, А в том беда, что песня не допета... Финрод-зонг
Сон 1. Недопетая Песня
Он играл в маленьком неприметном клубе, непонятно каким образом выросшем в центре города – на узкой, ярко освещенной сцене, удобно пристроившись на обыкновенном деревянном стуле, расслабленный, спокойный, уверенно и умело держащий в руках гитару. Он был в простой темной футболке и джинсах – странно, я даже не думала, что ему так идет черный цвет, - он пел, едва заметно, мимолетно улыбаясь, чуть приподняв широкие, странно светлые по сравнению с коротко стриженными каштановыми волосами брови и проникновенно глядя куда-то вдаль, поверх голов столпившихся у сцены слушателей. Я пристально вглядывалась в его лицо, порой забывая о самом главном – о его голосе, что некогда, с первых же строк одной песни, околдовал меня и не выпускал из свои чар и поныне. У него высокий, чистый лоб, широкий нос, четко очерченные, узкие губы, мягкий, чуть вытянутый подбородок, покрытый едва заметным темным пушком щетины, и удивительно добрый и теплый взгляд. У него маленькие, глубоко посаженные глаза со слегка припухшими нижним веками, и в уголках их, если приглядеться, можно увидеть тоненькую, крохотную сеть мелких морщинок, а в его карей радужке – удивительная, несвойственная человеку мудрость и бархатная, легкая ласка. Когда он широко улыбается, две глубокие ложбинки протягиваются от уголков его губ к крыльям носа, а подбородок прорезает маленькая симпатичная ямочка. От него веет необъяснимым, светлым обаянием, теплом, заботой… Я помню, как преподавательница литературы рассказывала нам на лекции про пушкинского Пугачева – тот, по мнению кого-то из литературоведов, обладал «чарой» - очарованием, которое и располагало к нему людей, делало его в глазах народа героем, привлекательным, отважным, настоящим вождем, гордым, сильным, обещавшим лучшее будущее – и ему верили, и за ним шли… При взгляде на него мне тоже вспоминается слово «чара» - он очаровывает, и не только голосом, но всем своим видом, каждым движением, каждым взглядом, каждым жестом – от положения рук на грифе инструмента до наклона покачивающейся в такт гитарным аккордам головы. Он кажется таким простым, живым, настоящим. И в то же время голос его – высо-кий, звонкий, чистый – кажется звуком высших сфер. Каждый раз, слушая его, я пора-жаюсь и думаю, что человек не может так петь… И может ли этот божественный голос принадлежать обычному человеку? Он поет «Мак-Мэда» - пожалуй, это моя любимая из его песен. Ее непонятный, не-раскрытый, недоговоренный сюжет, ее быстрая, чуть воинственная и бодрая мелодия, ее таинственный, непонятный мотив, пришедший из далекой, неизвестной страны, где Мак-Мэд покидает обители клана, где правит мудрый старый тан, где «в неистовом лязге гордых горских клинков клан Делман, гневом пьян» проклял доблестного воина, поднявшего меч на брата из-за красавицы Элен… Я не могу слушать исполняемые им «Не на золоте полей» и «Шансон де жест» - это слишком, слишком красивые и грустные песни о величественных и отважных королях нолдор, отдавших свои жизни во имя своего народа и своих клятв. Какие бы песни он ни пел – все они в его исполнении кажутся мне несравненно лучше и прекраснее, чем в исполнении других менестрелей… Ничего удивительного: его голос – самый красивый из всех, что я слышала. И кто бы знал, как я хочу сказать ему об этом… Звучат последние аккорды «Травы разлуки» - он вздыхает, склоняя голову на грудь, и его крепкие, широкие пальцы замирают на гитарных струнах. Он сидит так некоторые время, а потом поднимает голову, светло улыбается хлопающим ему поклонникам, снимает с шеи гитару, встает и кланяется. Я невольно вспоминаю, как он раздавал поклоны во время постановки «Тамплем» «Жанны д’Арк», будучи Жиль де Рецем, и не могу сдержать улыбки. В той роли он был бесподобен. Хотя для меня он навсегда будет связан с образом другого персонажа… прежде всего – с ним. Он спускается со сцены, подходит к своим друзьям, о чем-то весело с ними переговаривается. Я все это время не отрываю от него взгляда – а потом, набравшись смелости, приближаюсь, неловко, робко улыбаюсь. - Здравствуйте. Можно ваш автограф? Блокнот и шариковая ручка слегка дрожат в моих руках. Какая же я глупая… Но он поднимает на меня свой светлый, спокойный, теплый взгляд и улыбается – понимающе, благодушно и, возможно даже, ободряюще. - Конечно. Я не вижу, как он ставит на клетчатой бумаге блокнота свою подпись – я смотрю на него самого. На широкий лоб, на который ложатся встрепанные, короткие темно-каштановые пряди, на опущенные веки с короткими, выцветшими ресницами, на изогнутые в легкой полуулыбке губы, на темную линию щетины на подбородке… Зачарованно. - Держи, - он возвращает мне блокнот и ручку. А когда он говорит, у него совсем другой голос – низкий, чуть-чуть хрипловатый, вроде бы даже ничем не примечатель-ный… если бы не звенящие, тонкие нотки, как вибрации, которые, словно нить, соеди-няют этот его «обыденный» голос с голосом «певческим». Лишь по ним я угадала бы его – они словно золотые искры на ровном, бархатисто-сером полотне тембра, который вспыхивает всеми оттенками солнца и лета, стоит ему «поднять голос свой». - Спасибо, - я отстраненно беру блокнот, едва ли соображая, что неотрывно, пытливо и даже, пожалуй, до неприличия пристально смотрю на него. - Можно спросить? – наконец помявшись, спрашиваю я. - Да? – в его теплых карих глазах – почему-то еще больше смущающие меня добродушие и мягкий, незлобивый смех. - Как вам удалось так исполнить роль Финрода? – выпаливаю я, как-то совершенно неуместно, глупо, словно ребенок, спрашивающий у родителей, почему трава зеленая, а снег холодный. Он слегка приподнимает брови – вроде недоуменно и в то же время весело. - Как – так? – с любопытством спрашивает он. Мои щеки заливает румянец: вот никогда я не умела четко и последовательно излагать свои мысли! Я всегда полагаюсь на эмоции и позволяю крови ударить в голову, быстро вспыхиваю, а потом прислушиваюсь к голосу разума и сожалею. Вот и сейчас – что мне ему сказать? - Так… так по-настоящему, - наконец говорю я, несмело поднимая на него глаза. – Так по-живому. Так… единственно правильно. Да. Он – единственный настоящий Финрод. Все прочие – лишь жалкие подделки. По крайней мере, для меня. Взгляд его вдруг становится лукавым и загадочным. Коротко стрельнув глазами в сторону друзей, он вдруг улыбается еще шире и кивает в сторону выхода. - Пойдем со мной. Мы выходим на свежий, морозный воздух; с неба падают крохотные узорчатые снежинки – как рисунки из разбитых шальной вьюгой витражей, что были нарисованы неизвестным, но восхитительно талантливым небесным художником, окунающим кисть из облаков в краски дождя и холода. Свежо. Хорошо. Он одним резким, сильным движением выпрямляет воротник куртки; слегка ежится, а потом плавно поднимает руку ладонью вверх, ловя искрящиеся в блеклом свете ночных фонарей, филигранно вырезанные снежинки. Каким тонким должен быть резец и какими искусными – пальцы, чтобы создать такую красоту? - Что ты видишь? – спрашивает он, протягивая мне руку. Странно, но холодная се-ребристо-белая звездочка на его теплой ладони не тает. - Снежинку, - отвечаю я, склоняясь над его кистью. - А что именно ты видишь в ней? – он улыбается и подносит ладонь ближе к моему лицу. – Присмотрись. Я прищуриваю глаза, сужаю их все больше и больше и, когда смазанные линии ресниц начинают мешать взгляду и скрывать очертания его руки, наконец вижу – в узорах снежинки – тонкие изогнутые лепестки не виданного мною прежде цветка. Точеный стебелек, острые, колкие листики, звездообразная чашечка – холодный, белый, с золотыми искорками – бликами от света фонарей – незнакомый, чуждый, но удивительно красивый. - Что ты видишь? – повторяет он. - Цветок, - я зябко повожу плечами – холодно. Никогда не любила холод. Он улыбается. - А я вижу вот здесь звезду на гарде тамплиерского клинка. А кто-то, быть может, увидит роспись на Кольце Всевластья или геральдическую лилию с французского знамени. - К чему вы это говорите? Он вздергивает уголок губ и переворачивает ладонь. Снежинка соскальзывает вниз и растворяется на фоне искристо мерцающего под ногами снежного полотна. - Это – один и тот же образ. Только каждый видит его по-разному. Каждый видит что-то свое. Свои стороны. Свои оттенки. Свои грани. Я лишь попытался примерить на себя те черты, которые я сам увидел и которые счел необходимыми для создания правильного образа. Таким я вижу Финрода. Таким, должно быть, видит его большинство. Я переминаюсь с ноги на ногу, кусаю и без того зудящие от мороза и старых ранок губы. Дурацкая привычка: когда я нервничаю, я всегда кусаю губы, незаметно для самой себя, машинально, и только боль помогает опомниться и прекратить. Я нахожу в заднем кармане сумочки гигиеническую помаду, торопливо, сминая вкусно пахнущий зеленым яблоком белый стержень, мажу губы. Становится легче – боль отступает. Я прислоняюсь спиной к перилам лестницы, что ведет ко входу в клуб. Сквозь тол-стую куртку холод покрывшейся изморозью стали не чувствуется. - Ваш голос – самый красивый из всех, что я слышала, - наконец говорю я. Я разочарована: я-то надеялась, что это будет горячее, пылкое, эмоциональное признание. А слова звучат так пусто, обыденно, сухо… Обидно. Я впервые услышала его голос в «Последнем Испытании». Услышала – но внимания не обратила. Ну конечно, я же решила познакомиться с этим мюзиклом только из-за игравшей в нем несравненной Хелависы и потому вслушивалась исключительно в арии Такхизис… А потом я скачала «Финрод-зонг». И, слушая «Приход Берена в Нарготронд», чутко внимая обращению адана к нарготрондскому правителю, я с огромным нетерпением ждала начала партии эльфийского короля. Была ночь, я уже лежала в постели, по привычке прокручивая перед сном музыку на плеере. И, услышав наконец голос неизвестного и незнакомого мне тогда Финрода Фелагунда, я замерла в немом восторге. Я ждала, не думая, не мысля о разочаровании – и он меня не разочаровал – таким, именно таким я представляла себе голос короля эльфов. И изумительными и дивными, идеально подходящими образу правителя Нарготронда показались мне следующие строчки: «Светел и прекрасен ты, государь…» Точнее – и правильнее – сказать было нельзя. Светел. Прекрасен. Именно тогда, пожалуй, я впервые услышала настоящий голос Фелагунда. Его партию в «Балладе Галадриэли» я просто пропустила мимо ушей. Однако этой рок-оперой я проникалась долго. И сам Финрод, хоть и понравился мне, показался поначалу слабым, робким, покорно следующим своей судьбе эльфом, слишком кротким, слишком мягким и постоянно напрасно жалеющим, что «песня не допета». Тогда я еще не знала, что он – старший брат той самой Галадриэль из «Властелина Колец» и «благороднейший и любимейший из потомков Финве»… «Светел и прекрасен ты, государь…» Он тихо смеется, услышав мои слова – радостно и благодарно. - Спасибо, - искренне говорит он, на мгновение оборачиваясь. – Никогда об этом не думал. Я улыбаюсь – слегка, обветренные губы еще болят, - и зарываюсь подбородком в обмотанный вокруг шеи вязаный шарф. Так теплее. Я так много хочу сказать… Но как, как показать, как дать понять, что его голос – самый потрясающий, самый изумительный, самый волшебный в мире? Я молчу. Я никогда не умела говорить. - Знаете, - неожиданно говорю я, отстраненно наблюдая за незатейливым танцем снежинок в кристально прозрачном, тонко-свежем воздухе, - мне кажется, менестрели – это люди в обличии птиц… Он переводит на меня взгляд. В глазах его – приятное удивление и искренний, веселый интерес. - Правда? Почему? Я неуверенно поджимаю губы. - Есть такая песня… «Где над берегом холодным жили люди в обличии птиц…» Он улыбается. Знает? - На этих строчках я почему-то думаю о менестрелях. Они как птицы – свободны, прекрасны в своем величественном, веселом, манящем полете, и так дивно поют… Ле-тают где пожелают. Услаждают слух окружающих своими песнями. Они волшебны и чудесны. Они – люди в обличии птиц… или птицы в обличии людей? Я окончательно запутываюсь. Он добродушно смеется. В карих глазах слегка дрожат белые точки живых, теплых бликов. - А в странах за морем, где люди крылаты, жил брат мой, он был королем, - внезапно звонко поет он. Его высокий, чистый голос как золотая нить прорезает бархатную, мягкую темноту зимней ночи. Я улыбаюсь. Я люблю его голос. И чего бы я ни отдала, что услышать свои любимые песни в его исполнении! «Тирион» Тэленис. «Мой принц, мой брат» Богушевской. «Подвиг Фингона» «Альбиона»… Я хочу услышать, как он поет их. Эти слова, эта музыка – и его голос… Что может быть прекраснее? Снежная взвесь за его спиной вдруг взвивается вверх маленьким вихрем. Я поднимаю взгляд – и ошеломленно наблюдаю, как из мерцающей белой пыли возникает блеклая, словно слабый карандашный набросок на бумаге, фигура. Густые, пышные волосы тяжелыми волнами ложатся на плечи и спину; в глубоких, лучистых глазах – неземная мудрость и нечеловеческая печаль. Широкие скулы плавно переходят в твердый, волевой подбородок. Точеные, идеально правильные черты лица – нет, человек не может быть так красив, так мудр и весел, так молод и стар одновременно… - Финдарато… - чуть слышно произношу я хриплым от волнения голосом. Видение слегка склоняет голову, и тонкие морщинки в уголках его губ обозначают легкую, светло-грустную улыбку. Из всех виденных мною его изображений он больше всего похож на портрет авторства Туулики… точнее, нет, не так. Наоборот – это портрет похож на него. Удивительно, сильно, необъяснимо похож. Словно она знала, как он выглядел на самом деле… словно видела его воочию, смотрела на него, говорила с ним… - Почему? – вопрос вырывается из моего рта облачком пара. Он поворачивается ко мне – он стоит совсем рядом с хрупким, кажущимся совер-шенно бесплотным и в то же время таким настоящим призраком прекрасного Нолдо, и я внезапно понимаю, что в чертах их лиц есть сходство. Легкое, мимолетное, почти неуловимое: линия скулы, теплые искорки в глазах, притаившаяся в плавном изгибе губ улыбка… Едва-едва, с огромным трудом, если очень хорошо приглядеться – можно увидеть… - Потому что каждый видит по-своему, - поясняет он, этим своим неповторимо-милым и немножко-шутливым движением приподнимая брови. – И хотя все смотрят на одно «общее», каждый видит – свое, через призму собственного мировоззрения, через зеркало сокровенных желаний, через тонкую вуаль романтичных мечтаний и чаяний. Она увидела так. И ты – видишь так. И он – отчасти – был таким… Веки мои начинают слипаться, но я изо всех сил таращу глаза, пытаясь хотя бы на мгновение продлить созерцание дивного видения – и его, стоящего рядом. Его улыбка согревает, а взгляд словно освещает душу. Темные, карие глаза – и такой блеск, такая сила, такая жизнь в них… Иллюзия исчезает, растворяется в тускло мерцающей поземке, осыпается миллионами золотых снежинок, которые послушно садятся на раскрытые ладони и уютно пристраиваются в выбившихся из-под шапки волосах. Они не тают. Они теплые. - Каждый видит свое. И каждый слышит свое… Снег валит сильнее, легкий вихрь поднимает с земли горсть рассыпчатой сахарно-белой пудры и кружит вокруг него, стоящего посреди этой маленькой метели и проникновенно, с ускользающей полуулыбкой на губах и теплым сиянием в глазах смотрящего куда-то вверх. - Что ты услышала в моем голосе? Я прикрываю глаза. Я даже не знаю, отвечаю ли я вслух или в мыслях. - Клики западных ветров. Звуки песен Сотворения. Юность незапятнанного мира. Дни до солнца и луны. И – то Великое и Прекрасное, что есть Истина и есть Любовь. И есть Песня. Быть может, Песня – недопетая… Он улыбается, задирает голову, приподнимает плечи, словно в попытке согреться. Стоячий воротник темно-коричневой куртки касается красных от мороза щек. - Песня никогда не будет допета. Ибо Песня – бесконечна. Эти слова как молния вспыхивают в моем сознании. Так вот в чем дело… Песня не может быть допета, потому что она – бесконечна. Бесконечна… Вот как… Я едва заметно улыбаюсь. Теперь я поняла. Спасибо…
Я открываю глаза, и взгляд мой тут же утопает в вязкой темноте полотка. Рукой я нашариваю шероховатый проводок лежащих рядом наушников. Плеер. Мобильник. Гладкую прохладу одеяла. Это сон?.. Я протираю глаза. Кажется, с моих ресниц падает и тут же исчезает во мраке комнаты маленькая, теплая золотая снежинка. Или не сон? А если не сон, то – когда это было? А когда было то, о чем повествуется в печальных балладах и проникновенных песнях менестрелей, в которых они рассказывают о том, что произошло в несуществующих краях в никогда не бывшие времена? Когда-то. Где-то. В наших сердцах. Которые столь бескрайни, что в них хватит места для сотен миров. И для сотен таких вот бесконечных Песен. Ведь то, что Песня не допета – это не беда. Это – возможность. Возможность петь. Ведь существуют сказки, которые не имею конца…
Ко мне едет первая книга "Отблесков Этерны"! (давно пора, а то как-то неинтересно с середины читать. Хотя я только по этой причине внимательно перечитала начало "Зимнего излома", прониклась и подсела на "Торский блюз" Канцлера)
А две недели назад добрый человек прислал мне "От войны до войны"! Мечты сбываются!
Вот они, мои лапочки:
Только у "От войны до войны" обложка на самом деле в красных тонах, а вовсе не синяя, как здесь.
Осталось найти "Лик победы". Просьба к френдам посмотреть эту книгу в ближайших к ним магазинах остаётся в силе.
Нет, надо срочно брать листок и ручку - и начинать писать книгу, которая уже несколько лет сидит у меня в голове. Заменить имена героев-прототипов на что-нибудь аналогичное по смыслу из другого языка, слегка подкорректировать мир их обитания - и вперёд!
Который раз убеждаюсь, что самая эффективная методика сочинительства - это та, которой меня научила Эллада: представить себе картинку - и потом её описывать. Так Льюис начал свои "Хроники Нарнии" - представив снегопад и фавна под зонтиком.
И вчера я таки увидела картинку. И теперь знаю, с чего начать: ночь и идёт дождь.
А ещё я освоила совершенно замечательную прогу под названием Aegisub 2.1.8! И теперь таки решила добить "Ромео и Джульетту"! Шекспир бил-бил - не прибил, венгры в мюзикле били-били - не прибили, придётся мне несчастных влюблённых приканчивать!
Я добила "Монте-Кристо"! Единственный косяк, который я не стала исправлять - это небольшая рассинхронизация французских сабов в 23-й серии, в связи с тем, что версия видео другая и там между эпизодами чёрный кадр. Мне просто влом править то, что, возможно, так никому и не понадобится. В принципе, читабельно...
Сейчас досмотрю 24-ю серию и со спокойной совестью буду скидывать это дело на болванки - для себя и для Ксаны. А потом - долгожданный момент: Shift+Delete.