Спасибо,  Волкозайка!

Константин Паустовский
Горсть крымской земли (отрывок)

То, что написано ниже, — лишь малая доля того, что можно вспомнить и написать о Луговском. Но пусть эти несколько слов будут горстью любимой им крымской земли, которую я не мог в своё время бросить на могилу поэта и своего доброго, сильного друга.

Зимой 1935 года мы шли с Луговским по пустынной Массандровской улице в Ялте. Было пасмурно, тепло, дул ветер. Обгоняя нас, бежали, шурша ото мостовой, высохшие листья клёна. Они останавливались толпами на перекрёстках, как бы раздумывая, куда бежать дальше. Но пока они перешёптывались об этом, налетал ветер, завивал их в трескучий смерч и уносил.

читать дальшеЛуговской с мальчишеским восхищением смотрел на перебежку листьев, потом поднял один лист и показал мне:

— Посмотри, у всех сухих кленовых листьев кончики согнуты в одну сторону под прямым углом. Поэтому лист и бежит от малейшего движения воздуха на этих загнутых своих концах, как на пяти острых лапках. Как маленький зверь!..

Массандровская улица какой была в то время, такой осталась и сейчас — неожиданно живописной и типично приморской. Неожиданно живописна она потому, что на ней собрано, как будто нарочно, много старых, выветренных лестниц, подпорных стенок, плюща, закоулков, оград из дикого камня, кривеньких жалюзи на окнах и маленьких двориков с увядшими цветами. Дворики эти круто обрываются к береговым скалам. Цветы всегда покачиваются от ветра. Когда же ветер усиливается, то в дворики залетают солёные брызги и оседают на разноцветных стёклах террас.

Я упоминаю об этом потому, что Луговской любил Массандровскую улицу и часто показывал её друзьям, не знавшим этого уголка Ялты.

Вечером в тот день, когда рядом с нами бежали по улицам листья клёна, Луговской пришёл ко мне и, явно смущаясь, сказал:

— Понимаешь, какой странный случай. Я только что ходил на телефонную станцию звонить в Москву, и от самых ворот нашего парка за мной увязался лист клёна. Он бежал у самой моей ноги. Когда я останавливался, он тоже останавливался. Когда я шёл быстрее, он тоже бежал быстрее. Он не отставал от меня ни на шаг, но на телефонную станцию не пошёл: там слишком крутая для него гранитная лестница и к тому же это — учреждение. Должно быть, осенним листьям вход туда воспрещён. Я погладил его по спинке, и он остался ждать меня у дверей. Но когда я вышел, его уже не было. Очевидно, его кто-то прогнал или раздавил. И мне, понимаешь, стало нехорошо, будто я предал и не уберёг смешного маленького друга. Правда, глупо?

— Не знаю, — ответил я, — больше грустно…

Тогда Луговской достал из кармана куртки пустую коробку от папирос «Казбек» и прочёл только что написанные на коробке стихи об этом листике клёна, — стихи, похожие на печальную, виноватую улыбку.

Такую улыбку я иногда замечал и на лице у Луговского. Она появлялась у него, когда он возвращался из своих стихов в обыкновенную жизнь. Он приходил оттуда как бы ослеплённый, и нужно было некоторое время, чтобы его глаза привыкли к свету зимнего декабрьского дня.

А вот и само стихотворение В.Луговского о кленовом листке:

читать дальшеКленовый лист

Декабрьские ветра,
не плачьте, не пророчьте.
Я слышал целый день
холодный тонкий свист.
Я снова нёс письмо,
и снова в двери почты,
Как маленький зверёк,
вошёл засохший лист.

Несут остатки пальм
из городского сада,
Идёт прибой волны –
тяжёлый, плотный гром...
Летучий листопад,
осенняя прохлада,
Окурки папирос
на гравии сыром.

Зачем ты шёл за мной,
засохший лист кленовый,
Коробясь и шурша,
переползал порог?
Тобой ли суждено,
чтоб я припомнил снова
Ту, что забыть хотел
и позабыть не смог?

Когда я в первый раз
почувствовал тревогу,
Вниз по гудрону тёк
чёрно-лиловый зной,
Резная тень листвы
ложилась на дорогу,
Шумящий добрый клён
склонялся надо мной.

Теперь пришла зима,
и нет ему спасенья:
Бездомных сыновей
доверил он судьбе.
И этот жёлтый лист,
последний лист осенний,
Я положу в письмо
и отошлю тебе.

Быть может, ты поймёшь,
что время всех научит,
Что нужно дальше жить,
жалея и любя,
Что маленький листок
среди шагов скрипучих
На почте городской
оберегал тебя.

1939