Вы когда-нибудь пробовали апельсин? Что за странный вопрос! А не пытались съесть его вместе с кожурой? А, если бы лишь надкусив твердую и горькую кожу, сделали бы далеко идущие выводы о вкусе и мягкости всего фрукта? Вопросы, безусловно, странные, однако, удивительнее всего то, что именно таким способом мы обычно и делаем выводы об окружающих нас людях, принимая твердый и жесткий наружный слой души – защитную маску, кожуру, хранящую глубинные слои от разрушительных и опасных воздействий мира внешнего, за его подлинное содержание и суть. Интереснее же всего, что точно таким же образом поступает человек и сам с собой…

— Евгений Габелев, «Маски разума»

Православный человек не носит галстук. О благочестии

Я вижу, что христианство – это больно. Мы часто говорим, что христианство – это радость, откровение и благодать, но кроме всего прочего, христианство приносит человеку боль, и мне очень странно, почему так происходит. Некоторые источники этого чувства вполне благородны, потому что как любое творчество сопряжено с болью, так и христианство несет в себе определенную боль, но есть такие моменты, которые связаны с болью ненужной. Мне бы хотелось привести пример, оттолкнувшись от Евангелия от Марка, которое является моим любимым Евангелием, поскольку в нем очень много признаков человечности Христа, Его нежности, доброты, сочувствия.
читать дальше
Христос говорит: “Мне жалко вас”. Так вот мне бывает жалко людей, которые понапрасну терпят боль от религии. Например, моя приятельница как-то сказала: “Отец Савва, я смотрю на своих подруг, которые меня пригласили на праздник, как они танцуют, как им хорошо в ресторане, как они вкусно кушают. Я, единственная из них христианка, сижу и думаю, Господи, есть же люди на свете нормальные, что же меня угораздило в церковь-то пойти, не могу нормально ни порадоваться, ни пофлиртовать, ни потанцевать, потому что вечером надо прийти домой и вычитать правила, а вот я хотела причаститься, курицу я не буду есть, а может быть, съесть или облизать?”

Мне кажется, масса таких сложностей связаны с разными стилями благочестия. Мать Мария (Скобцова) написала в 30-е годы замечательный текст о типах религиозной жизни. Я размышлял над этим текстом и незаметно для себя начал с ней спорить, потому что реальность тех стилей благочестия, которые я вижу как священник, несколько иная. Я говорю о том, что мы имеем дело с обломками сословных стилей благочестия.

Меня огорчает та дурь, которую выдают за православную духовную жизнь

Например, на прошлой неделе мой дьякон брезгливо обмолвился относительно нашего звонаря, который пришел при полном параде по поводу годовщины свадьбы: “Отец Савва, у него на шее удавка, православный человек не станет носить галстук”. Сколько я ни пытался доказать дьякону, что это всего лишь галстук, он стоял на том, что это “символ масонской удавки”. Или татуировки. Говорят, их набивают, потому что это сатанизм. Не сатанизм, это просто глупость. Не надо подверстывать под эти глупые вещи богословское обоснование. Говорят, в православии нельзя брать в крестные людей других религий. Но в царской семье было принято брать крестных из католиков, из лютеран.

Стиль благочестия, характерный для крестьянства, пролетариата или дворянства, не абсолютен. И слава Богу, что сейчас нет сословного общества, но сословные предрассудки достаточно сильны до сих пор, в частности это проявляется, когда говорят, что православный обязан быть монархистом. Эта мысль тревожна, потому что если вы ждете возвращения монархии, вы ждете возвращения сословного общества. А что такое сословное общество? Корнея Чуковского выгнали из гимназии за низкое происхождение, был такой указ “о кухаркиных детях”. Самуил Яковлевич Маршак поступил в гимназию только потому, что тот один еврейский мальчик, который мог по разнарядке учиться в этом классе, заболел.

Наша задача – формирование нового стиля благочестия, в основе которого признанное и благословенное разнообразие различных форм благочестия. Все эти проблемы, которые мы обсуждаем – злые бабки, какие-то обряды, русский язык в церкви – все это связано с тем, что мы никак не можем выйти из облака сословий.

Пережить себя живым. О любви к себе
Не нужно бояться скатываться в нарциссизм и себялюбие. Недавно в одном из российских вузов социологи провели исследование о том, чем стиль учебы российских студентов отличается от студентов, например, французских, и заметили одну странную аномалию: российские студенты, современные ребята, успешные, парализованы страхом ошибки. В христианстве то же самое.

Я думаю, нужно понимать, что у человека есть священное право на ошибку и Господь нам доверяет. Вспомните притчу о блудном сыне, это ведь и об отношениях Творца и Его чад. Отец доверился своему сыну и принял его, несмотря на то что тот промотал имение. Потрясающая притча, настоящий якорь для христиан. Начинать нужно с этого – разрешать себе ошибаться. Да, мы будем искать настоящую подлинную любовь к себе и наверняка увлечемся, впадем в нарциссизм или эгоизм. Но религиозный человек всегда начинает с эгоизма. Это грустно, но это так.

Меня очень обижают разговоры об идеале обоживания, потому что когда мы говорим, что мы должны обоживаться, мы как будто используем Бога для своих личных целей, и ближнего мы используем, отрабатываем на нем свое смирение, терпение, любовь. То есть мы проходим эту стадию религиозного эгоцентризма. Мы потом непременно стряхнем это с себя, но не надо этого бояться, это болезнь роста.

Что значит любить самого себя? Я об этом размышляю в книге “Любовь и пустота”. Это мой личный опыт, не знаю, подойдет ли он вам. Я понял для себя, что это такое, когда вдруг открыл, что я жив. Мне кажется, все христианство, все откровение о Боге заключается в этом глаголе “быть”. После у Брэдбери в “Вине из одуванчиков” я нашел историю о том, как мальчик открывает, что он жив. Многие люди проживают долгую жизнь, так и не обнаружив, что они живы. Я пью кофе – а у него нет вкуса, я иду на работу – а зачем я это делаю, совершенно непонятно. Смысл покидает нас, потому что смысл есть только там, где человек чувствует, что он есть, он жив. Это нужно кожей пережить.

Ощущение себя живым – это и есть любовь к самому себе, это удивление, это трепет. Здесь же и основа богословной радости, потому что радость наша начинается с откровения о том, что Господь нас сотворил, радуясь, в восторге, и мы живем Его радостью. Мне даже слов не хватает передать, что это такое. Я очень люблю приводить в пример Гомера Симпсона, который в одной из серий говорит про Барта: “Наконец-то я понял Бога, потому что я возненавидел собственное творение”.

Люди, которые занимаются творчеством, даже самым простым, понимают, что это такое. У отца Сергия (Булгакова) есть такое выражение “ангелы кулинарии” – после литургии они собирались общиной, пили чай, сестры приносили булки, пирожки, и отец Сергий говорил, что над всеми этими вещами парит ангел кулинарии. Радость творчества знает человек, который думает: Боже мой, неужели мне удалось сделать этот замечательный пирог, эту картину нарисовать, сочинить этот стих. Мне кажется, Господь, сотворив нас, так же ликовал. Ничего себе! Получилось! Две ноги и еще вопросы задает!

Свет, инерция этого удивления, восторга и радости и есть основа нашего бытия и основа переживания меня живым, но это есть и настоящий фундамент любви к ближнему.

Когда ты начинаешь другого человека переживать таким же живым, как самого себя, это и есть любовь. Не эмоции, не восторг, не обязанность. Как у нас, у православных, говорят: “Ты же должен хотеть поехать в Дивеево, ты же должен хотеть приложиться к мощам”. Нет, любовь, дружба – это вещи, которые даются даром. Особенно меня умиляет, что каждая православная девушка должна хотеть выйти замуж, должна хотеть быть многодетной. Ну почему? У каждого из нас свой путь.

Но вот я говорю и понимаю, что это все слова, пока ты сам не почувствовал, что ты жив. Многие из моих друзей признавались, что они пережили это не так, как я, не через красоту, не через покой. Мой друг почувствовал себя живым, когда попал под колеса автомобиля, знакомая вдруг проснулась, когда ее дочка заболела онкологией, ее горе заставило вдруг зажить, проживать каждый день как чудо. Кто знает, может быть, такие испытания даются нам, чтобы мы пережили себя живыми.

Христианское дело – это хорошо сделанное дело. О воспитании детей

Нет православного подхода к воспитанию. Мы стоим только на пороге создания стиля благочестия, и я думаю, что он будет не единым, слава Богу, потому что это вопрос не веры и не религии. Религиозное воспитание по определению не решает вопросов нравственности. Я говорю это, потому что я практик, я с 1995 года занимаюсь детьми и вижу, что система религиозного воспитания не гарантирует на выходе порядочного человека, достойного человека. Порядочность надконфессиональна, а религиозным воспитанием вы просто приучите человека к религиозному ритму жизни, он даже не обязательно станет верующим. Он будет знать Писание, ходить в церковь, исполнять праздники, но это не значит, что не станет алкоголиком или не будет брать взяток.

Для меня цель воспитания заключается в простых вещах: если вы воспитываете мальчика, вы должны воспитать человека, которому можно доверить женщину, детей и вашу старость; если вы воспитываете девочку, вы должны воспитать человека, которому можно доверить мужчину, детей и вашу старость. Вам решать, как вы будете это делать: подключая религиозное воспитание либо общечеловеческое, либо другие какие вещи. Не ваша задача, чтобы он закончил университет, чтобы обязательно выучил три языка, играл на скрипке. Он может стать поваром, и это прекрасно, над ним будет парить ангел кулинарии.

Есть такая фраза – “христианское дело – это хорошо сделанное дело”. По-моему, прекрасно сказано. Но иногда мы видим совершенно другие вещи. Вот у нас в монастыре наш прораб говорит: “Так, вы мне православных каменщиков и православных маляров не приводите, потому что его ставишь, а он все акафист читает”.

А вообще, если вы сможете помочь ребенку разыскать то, от чего у него горят глаза, не помешать, а именно помочь разыскать, тогда вы совсем сделаете его счастливым и свой родительский долг выполните. Но будьте готовы к тому, что то, от чего у него горят глаза, может вас совершенно шокировать.

Верующий человек – всегда тайна. О вере и религии

Деление на верующих и религиозных для меня довольно условно. Верующий человек – это тот, кто пережил личную встречу со Христом. Но когда мы произносим эту фразу, мы понимаем, что это уже модный бренд, запущенный в среду христиан, которых называют либеральными.

Верующий человек – опять же, я отталкиваюсь от личного опыта – не обязательно религиозен, но религия – это язык веры, там, где вера достаточно интенсивна, она требует быть проговоренной, и проговаривается не только в словах, но в жестах, в паломничестве, например. Я знаю много людей, которые бросили все и пошли, им это было необходимо, и там, в паломничестве, переживают эту встречу. В этом и есть связь религии и веры.

Иногда бывает только религия, потому что у человека есть потребность в знаках, в “игре в бисер”, это очень увлекает. У меня был приятель, который много лет служил священником, а потом признался мне, что не верит в Бога, и через какое-то время оставил сан. Но вместе с этим он говорил мне, что очень любит служить литургию. Так бывает.

С другой стороны, люди так хитро устроены, что вот мы говорим о том, что вера начинается с личной встречи, а где гарантия, что человек не попал в тренд? Сейчас модно говорить в встрече, о дружбе, о Другом, человек этим увлекся, и для него это – игра в бисер, в слова, в критику религиозных плебеев, им бы только свечки ставить.

Верующий человек – это всегда тайна, всегда дар. Может быть, он пережил эту встречу, а может, у него синдром Стендаля и он себе что-то надумал. Хотя мне кажется, одно другому не мешает, можно и надумать, и встретиться. Все тайна. Чем больше я живу, тем меньше у меня получается ответов.

Архимандрит Савва (Мажуко)